Однако, чтобы прочувствовать оттенки этого словосочетания, необходимо понять, что мы имеем дело с метафорой. Изначально «праведность» — понятие юридическое, то есть относящееся к области судопроизводства. Здесь понадобятся некоторые пояснения.
1. Согласно иудейской традиции, в судебном разбирательстве участвуют три стороны: судья, истец и ответчик. Ни прокурора, ни адвоката нет: стороны выясняют отношения между собой, а кто из них прав — решает судья.
2. Как в этом контексте могла пониматься «праведность»? Следует заметить, что в зависимости от того, к кому относилось это слово, значение его менялось. По отношению к судье оно, как это явствует из Ветхого Завета, означало, что судья судит по закону, он нелицеприятен, по заслугам наказывает виноватого, оправдывает невиновного, защищает бесправных и беззащитных. Таким образом, в случае судьи «праведность» и «правосудие» определяются тем, как он ведет дело.
3. Для истца же, равно как и для ответчика, «праведность» значила нечто совершенно иное. Так и должно быть: у них другая роль. Кроме того, — и это менее понятно нам, поскольку в нашем языке слово «праведность» приобрело этическую окраску, — данное понятие означало, что они изначально честны и теперь хотят подтвердить этот факт соответствующим решением суда. Напротив, оправдаться «перед судом» в библейском смысле, — значит, получить соответствующий статус в ходе судебного расследования.
Что из этого следует? Начнем с истца. Если суд признает его обвинения справедливыми, значит, истец «праведен». Это не означает, что он сам по себе хорош, добродетелен или нравственно безупречен. Речь идет всего лишь о том, что суд признал его иск оправданным.
То же и с ответчиком. Если суд становится на его сторону, то есть признает невиновным, он «оправдан» и, следовательно, «праведен». Опять же, сам по себе ответчик может быть сколько угодно плох, нечестив и порочен, однако в данном случае он, по мнению суда, прав, то есть «оправдан».
В обмирщенном греческом, равно как и в английском языке, слово «праведность», безусловно, приобрело этическую окраску. Поэтому нетрудно понять, что оно могло восприниматься не только как судебная формулировка, но и как оценка достоинств или поступков одной из сторон. Но в иудейской культуре «праведность» применительно к истцу и ответчику означала только одно — статус, определенный приговором суда. Не больше, но и не меньше.
Эти, казалось бы, очевидные истины невероятно важны для верного понимания Павловых текстов. Коль скоро мы рассуждаем в юридических категориях, бессмысленно говорить, что судья «прививает», «переливает», «вверяет», «передает», иными словами, каким–то образом «делится» своей праведностью с истцом и ответчиком. Праведность — не предмет, не субстанция и не газ, который в нужное время распыляют в зале суда. С другой же стороны, в случае судьи праведность не означает, что суд «подтвердил» его правоту. Что же касается истца и ответчика, их «праведность» никак не зависит от того, насколько справедливо разбираются они в обстоятельствах собственного дела. Нелепо думать, будто они могут каким–то непостижимым образом «заполучить» праведность судьи. Ничего подобного за этим словом не стоит.
Так что же выходит, когда мы пытаемся соединить юридическую метафору с коренящимся в Завете пониманием праведности Божьей? Судья, бесспорно, Бог. Израиль приходит к нему с иском на нечестивых язычников, которые так крепко допекли избранный народ, что житья от них нет. Народу нужно одно — чтобы Бог выслушал его «дело» и избавил от врагов. Он только и хочет, чтобы его оправдали, признали правым, восстановили в правах. А поскольку Судья одновременно и Бог завета, Израиль не устает взывать к Нему: «Выслушай! Будь верен Своим обещаниям! Восставь нас по правде Своей!».
«Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» — такое, весьма характерное для иудейской традиции излияние надежды, облеченное в юридическую метафору, находим, в частности, в Пс 143/142, из которого мы взяли эти строки. Не случайно именно этот псалом цитирует
Павел в кульминации своего обращения к римлянам (Рим 3:20). Бог восставит свой народ, а значит, Израиль, если воспользоваться нашей метафорой, будет признан «оправданным» и «праведным». Подробнее об этом мы поговорим в следующей главе, в связи с темой оправдания. Однако, что важно помнить, праведность Израиля никогда не будет праведностью самого Бога. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Божья праведность состоит в Его верности Завету, следуя которому, Бог, как надеется Израиль, оправдает Свой народ, признает его «праведным» подобно тому, как судья признает правоту или «оправдает» ответчика. Но сама Божья праведность остается, если так можно выразиться, неотчуждаемой собственностью Бога. Она — причина, по какой Бог оправдывает Свой народ, а не статус, который при этом присваивается ему.
Все вышесказанное требует ввести еще одно измерение. Понятие праведности раскрывается прежде всего в контексте завета между Богом и Израилем. Понятие завета, в свою очередь, приобретает дополнительные оттенки в юридическом контексте. Следовательно, оба контекста со всей очевидностью указывают на то, как исполнится обетование. Так появляется тема эсхатологии — вековой надежды на окончательное вторжение Бога в историю.
Что стоит за этой надеждой? В трудные времена Израиль взывает к Божьей праведности, уповая на то, что в будущем Бог его восставит. Но что за Израиль должен быть восставлен в будущем? Если это иудеи, то все или только некоторые? И можно ли уже сейчас распознать тех, кто будет оправдан, когда Бог по своей праведности исполнит обетования Завета? «Конечно, — сказали бы многие Павловы соплеменники. — Залог будущего оправдания — наша нынешняя верность Завету. По нашим нынешним "делам закона" сразу видно, что мы точно войдем в остаток». Именно так выглядело богословие «оправдания делами», которое изо всех сил пытается опровергнуть Павел. Но об этом — в следующей главе. Пока же вернемся к понятию Божьей праведности. Можно ли найти у Павла все описанные нами оттенки?
Возможные смыслы ключевого слова
При том, что иудейская традиция достаточно четко определяет смысл понятия «праведность», огромное множество читателей тем не менее предпочитают понимать его по–своему. Бесспорно, словосочетание «Божья праведность» может толковаться различно, равно как «Божья любовь» может означать и любовь Бога, и нашу любовь к Нему. Однако рассуждать о Божьей праведности, как выясняется, гораздо сложнее, чем о Божьей любви. Достаточно сказать, что в настоящее время в научном обиходе насчитывается по меньшей мере четыре совершенно самостоятельных интерпретации этого понятия.
Разобраться во всех перипетиях различных толкований не так–то просто. Но, не попытавшись их понять, мы рискуем увязнуть в порой противоречащих друг другу переводах и толкованиях одной из главнейших категорий Павловой мысли. То, что нам предстоит сейчас испытать, очень похоже на ощущения человека, который много лет водит машину и вдруг впервые в жизни узнает, как действует карбюратор. А и в самом деле, как ездит эта загадочная железная штука? Опытный механик, заслышав такой вопрос, покажет, что происходит, когда карбюратор работает, а что — когда глохнет. Нечто подобное ожидает и нас.
В самом общем виде исследователи Павловых текстов делятся на тех, кто понимает «Божью праведность» как атрибут самого Бога, и тех, кто подразумевает под ней статус «праведника», который Бог присваивает человеку. Мы попытаемся представить эти позиции в виде схемы, верхняя часть которой (А) отражает первую точку зрения, а нижняя (Б) — вторую. Не менее важны также и дальнейшие подразделения. Мы начнем с нижней половины, отражающей взгляды, которые разделяют отнюдь не только евангельские протестанты.